Когда пропадают дедушки (СИ) - Страница 28

— Подкоп, — радостно закричала она, и гулкое эхо хриплым от долгого молчания голосом немного удивленно повторило — Подкоп, подкоп, подкоп.

Въезжавший в это время в город Оксидан тихо ругался:

— Если бы знал, что опять в этот город вернемся, здесь бы и остался. Ходим туда сюда по кругу. В столицу — от столицы — в столицу. С востока — на восток — с востока. В город — из города — в город. Потом опят из города? Они что никак не могу разобраться, куда им надо.

Впрочем, вряд ли гном под словом «они» подразумевал себя или Лоре, просто кто‑то всегда должен быть виноват, и, конечно же, всегда виноваты таинственные они. Фил тоже был удивлен возвращением в столь памятное место и даже поначалу обрадовался, но потом вспомнил, что дедушку отсюда увезли. И только Коша был в полном восторге от нового огромного шумного места.

— Ты сейчас пойдешь и встретишься с Сореем, — рядом с Лоре встал ее провожатый. — Он хотел тебя видеть.

— Зачем? — поинтересовалась она, но ее вопрос остался без ответа.

— Пойдем за мной, — поманил рукой немолодой мужчина, державший в руках фонарь и Лоре, повинуясь толчку в спину, пошла.

Они вышли из комнаты, прошли по какому‑то коридору, а потом мужчина остановился возле тяжелой железной двери, открыл ее и пропустил ее вперед. Лоре почувствовала, как озноб пробежал по телу, когда тяжелая тюремная дверь со скрипом закрылась за спиной. Она словно погрузилась в непреходящую холодную ночь, которая уже протянула к ней свои длинные щупальца, хотела броситься назад, но тюремщик зажег свой фонарь и медленно побрел вперед по длинным гулким коридорам. Лоре пошла следом за ним. Коридор был бесконечно длинным и холодным, он неуклонно спускался вниз, становясь все темнее и темнее. Свет редких факелов, горящих на стенах, был бессилен сделать что‑нибудь с ночью царившей здесь и только робко мерцал, осознавая свою беспомощность и ненужность. Идя по этому коридору за слабым мерцанием фонаря Лоре чувствовала, как вся ее злость на повелителя Сорея постепенно уходит, растворяется в этой темноте, она знала, что какое — бы преступление человек не совершил, он не заслуживает быть похороненным заживо в замогильной ночи, и то, что ее дедушка, возможно, сидел сейчас в точно таком же месте, заставляло ее сердце жалобно сжиматься. Мертвые холодные стены возвышались над ней, словно нехотя расступаясь перед светом фонаря и жадно захлопываясь вновь за ее спиной. Лоре казалось, что так может продолжаться бесконечно, и что они никогда не выйдут отсюда. Ей казалось, что вся ее жизнь прошла в этом тюремном коридоре, который неуклонно спускался к сердцу земли. Неожиданно тюремщик остановился и загремел ключами, открывая засовы. То, что перед ними была дверь, Лоре поняла только по еще больше сгустившейся темноте и холоду со вкусом железа. Тюремщик распахнул дверь, и зажег еще один фонарь. Лоре взяла его и перешагнула через границу между непроглядной тьмой коридора и темной смертью камеры, слабый свет фонаря словно испугавшись, превратился в еле различимое мерцание, освещавшие только руку и пятно на полу. Лоре оглянулась, но увидела только слабый огонек другого фонаря по ту сторону границы, казалось здесь никого не было. Тогда она отважно шагнула вперед и услышала голос. Такой тихий, что даже в этом гулком молчание тюрьмы он не вызвал эха.

— Чем я могу помочь? — голос шел из черноты, как будто говорила сама комната.

— Как ваши дела? — вежливо поинтересовалась Лоре, всегда помнившая чему ее учил дедушка.

— Спасибо хорошо. Передайте вашему командору, что я чувствую себя вполне сносно и умирать не собираюсь, — в этом голосе слышалась легкая насмешка умирающего человека.

— Не думаю, что смогу это сделать, — призналась Лоре.

— Правда? Почему же? — в голосе послышалось легкое любопытство, но было ли оно настоящим или лишь данью вежливости, было не понять.

— Я не собираюсь с ним встречаться.

— Разумное решение — согласился голос.

Лоре чувствовала себя нелепо и глупо. А еще ей было страшно в этом холодном черном месте и, решившись, она сделала несколько шагов в направлении голоса, приподняла фонарь и увидела человека. Он сидел, прислонившись к стене, и был неестественно бледным. Человек смотрел на нее с интересом и любопытством, хотя вся его одежда была в крови и едва прикрывала раны на его теле. В этот миг Лоре забыла о собственном страхе, о том, что ее рана тоже болела после долгой скачки, обо всем, что ее беспокоило, даже о дедушке, она видела человека, которому нужна была помощь и сострадание, и движимая этим чувством опустилась перед ним на колени. Она не была сильна в медицине и не знала, как может ему помочь, но всем своим сердцем стремилась облегчить его страдания. Лоре порвала свою и без того излохмаченную одежду (выданную ей форму забрали, пока она была без сознания, как у недостойной) и перевязала его раны на руках, напоила водой и беспомощно огляделась в поисках хоть чего‑нибудь, что могло бы послужить ему мягкой постелью.

Сорей с удивлением наблюдал за ней. Эта странная девушка, будила в нем давно забытое чувство участия. Он давно уже не встречал такой детской доверчивости и открытости и был удивлен тем, что встретил их здесь, в самых темных уголках человеческой мысли — тюрьме. Сначала ему казалось, что это просто изощренная хитрость, предназначенная для того, чтобы помучить его, но чем больше он смотрел на нее, тем больше убеждался в том, что она искренна. Он усмехнулся ее расстроенному виду, когда она ничего не обнаружила и сам же, почему‑то, устыдился своей насмешки. В ней было что‑то непонятное, что‑то очень ранимое и хрупкое и очень мужественное. Он вспомнил холодный мрак тюремных коридоров, который превращал в трусов отчаянных смельчаков. Он вспомнил, что эти двери почти никого не выпускали назад, и потому было так мало желающих навестить узников, чтобы случайно не стать самому одним из них. И не находил ответа зачем и почему к нему пришла эта странная незнакомая девушка.